Наши топоры с рыком на пиво,
Под дулом бурые сквозные пиры.
С каждой норы пынь до калибры,
Латают раны,
рваные нервы.
Каждый последний вдох может быть первым.
В очереди в небо,
в памяти о верных,
Магазины стаями раздают сталь.
Жизнь босая быстро теряет страх,
Когда доткается каждого угла.
Дула ствола в глазах от трава пришла пора.
Кто успел, текст собрала, Зарала в огне сала.
Полюбили пальбу,
шмаляют в шмаль Через фольгу,
вставляют манит куда-то вдаль.
Кто дал трех,
кому окак тхаренья,
А кому тварь,
тварь,
тварь,
тварь,
тварь,
тварь,
тварь.
Револьверная чума не научила,
Зачем чьи-то перечитывать отчеты.
А чё там,
ни по чём нам,
Валотчёт нас,
перечёркнутые чёрным.
Какого только не бывает,
его там наебом,
Изготавливают в тайну,
скрытым наймом,
Или легально отливают партии для людей.
На тебе пули,
на тебе волю,
Это будет больно,
там будет воле воя.
Резня нон-стоп,
голову на стол,
Страх в этих глазах назад,
назад браться.
Это кажется куда уже опасней,
Полезопасней закончится нова,
Сазар,
дозатор мяса,
назатор мяса.
Завязывай,
а то мы завязнем,
По мере вязкости в красное.
Заразно это от нас,
бросить от нарост,
Уже не вырезать,
покажет вывески,
Кто там не вывес,
кого там вынесли.
Волына рыщет,
увидишь нищих,
Порой заносчивых,
тот ещё почерк оточенный.
Точный,
как тот,
что получил в бок нож,
Дожили,
дабы пережить прошлое.
Тошно мне,
это то,
что я называю,
Крошево-крошка,
это крошево-крошка.
Револьверная чума не научила,
Зачем чьи-то перечитывать отчеты.
А что там,
ни по чём нам,
Валотчёт нас,
перечёркнутые чёрным.